Законы безумия  - Мария Высоцкая

Набираю Сомова, предлагая прошвырнуться до ЦУМа, но этот гад тусуется с Максом в «Парах», предлагая к ним присоединиться. Сбрасываю, задумываясь над тем, зачем они так рано туда приперлись, или же просто еще не уезжали.

Так, сейчас не до этого.

– Люба, – ору выходя на лестницу, – Люба…

– Иду, моя дорогая, иду, – Любава поднимается ко мне, – ты чего так рано проснулась?

– Мне нечего надеть, – вою с порога, – сегодня вечеринка, а я пойду туда как оборванка.

– Герда, – заходит в гардероб, – ох, ну ты тут, конечно, разошлась.

– Любочка, ну что мне делать? Голой, что ли, идти?

– Ну голой – это слишком, – посмеивается, поднимая с пола вязаное платье цвета изумруда, – может, это? Тебе идет зеленый цвет.

– Думаешь? – скептически осматриваю, пытаясь вспомнить, откуда оно вообще взялось. Точно! Мама привезла из Парижа этой осенью. – Я его ни разу не надевала…

– Ну вот.

– Я хотела в ЦУМ.

– На улице мороз почти тридцать, какие магазины? Еще заболеешь, не дай бог, отец с ума сойдет.

– Ага, потому что я пропущу эти тупые тесты.

– Герда, – сетует.

– А что – Герда, как будто ты так не думаешь?!

– Пойдем завтракать лучше, Бронислав Робертович попросил накрывать минут через двадцать

– А он дома?

– Да, пару часов назад приехал.

– А мама?

– У нее была мигрень, но как только твой отец вернулся… она прошла.

– Надеюсь, сегодня они не будут выяснять свое бл*дство.

– Герда!

– Что Герда-то?

Слегка повышаю голос. Меня бесят эти разборки, если б я могла, то никогда бы больше не ела за одним столом со своими родителями. Я бы виделась с ними два раза в год, и была бы самым счастливым человеком.

– Я сейчас спущусь, – сжимаю в руках платье, которое нашла Любава, – извини.

– Ничего, деточка, жду тебя внизу.

В столовой помогаю Любе накрыть на стол, нарываясь на недовольный материнский взгляд, ставя очередную тарелочку.

– Ты не прислуга, Герда, ты хозяйка дома, поэтому будь любезна, веди себя подобающе. Сядь за стол и жди, когда тебе подадут еду.

Стискиваю зубы, усаживаясь на стул.

– Где твой отец опять шарится? Все никак не может сообразить, что здесь дом его семьи, семьи, которую он совершенно не уважает.

– Мама, – прикрываю глаза, – не начинай.

– Я ничего не начинаю. Просто это повальное хамство – не ночевать дома, а теперь вытащить всех на завтрак и где-то застрять. Он не принц Монако, чтобы все его здесь покорно ждали.

– Если тебя это так бесит, может, ты просто с ним разведешься и будешь жить в свое удовольствие? Всем будет только легче, – вздыхаю.

Мама вздрагивает, гордо выпрямляя спину. Ее движения грациозны, глаза же наполнены льдом и пронизывающим меня насквозь холодом. Она изящно поворачивает голову вбок, теребя пальцами бриллиант сережки.

– Герда, твой отец растоптал меня и мою любовь. Поэтому я буду с ним до тех пор, пока не превращу его жизнь в полнейший ад. И я совершенно не хочу, чтобы ему становилось легче.

Опять ему, мне… она думает только о себе и своей боли. Ненавидит отца, но, как собачка на привязи, сидит рядом с ним. Не хочет она, чтобы легче ему становилось… а я хочу. Я, блин, хочу, чтобы мне стало легче. Меня достала такая жизнь. Все они. Это пытка, пытка жить в таком доме, доме, где все во что-то играют. Папа играет в примерного отца, мама – в обиженную и оскорбленную жену, я – в идеального ребенка… мы – семейка морально изуродованного отребья. И если они не понимают, то я чувствую это каждой клеточкой души. Чувствую, но ничего не могу с этим сделать.

Поднимаюсь из-за стола.

– Ты куда? – мать удивлена и растерянна.

– Ухожу. У меня сегодня много дел.

Мама хлопает глазами, не в состоянии сказать и слова, и только отец зашедший в столовую, своим жестким, убивающим все живое голосом возвращает меня обратно. Он просто говорит: «Сядь», и я прилипаю обратно к стулу. У меня трясутся поджилки, и я раболепно замолкаю, заталкивая в себя овсянку ложку за ложкой. Я до безумия боюсь отца. Я не понимаю, почему так реагирую, всегда так реагирую. Но я не могу даже спокойно дышать в его присутствии. Мне кажется, еще один вздох, и он прикажет мне не делать и этого.

Тру шею, чувствую, как по губам стекает теплая жидкость. Опять кровь. Беру салфетку, зажимая нос.

– Мне нужно умыться, – говорю еле слышно, выходя из-за стола. Столовую пересекаю медленно, иду, как по минному полю, чувствуя на себе пристальные взгляды родителей. Никто из них даже не сдвинулся с места, словно им нет никакого дела, что у меня опять хлещет кровь.

В ванной открываю кран с ледяной водой и пристально смотрю на себя в зеркало. Тонкие струйки алой субстанции стекают по губам, подбородку, где, превращаясь в капли, падают на белую футболку.

Я завороженно наблюдаю за этой картиной и не могу оторваться от этого зрелища.

Перед глазами встают безразличные лица родителей. А потом я вспоминаю, как Шелест дал мне свой шарф, совершенно чужой человек позаботился обо мне. Он просто протянул шарф, а мне тогда показалось, будто он достал с неба звезду. Глаза становятся влажными, поэтому я быстрыми движениями стираю с лица кровь, прикладывая холодную салфетку к переносице.

Богдан.

– Спасибо еще раз. Доронин, не знаю, что бы я без тебя делала. Удачи тебе, – мама Марина скинула звонок и положила телефон на столешницу.

Интересно, с кем она говорила?

Убрав руки в карманы спортивок, выхожу из своего «укрытия» в виде полузакрытой двери в кухню.

– Доброе утро! – чешу макушку, взъерошивая волосы еще больше.

– Доброе. Ты чего так рано вскочил?

– Не спится. А ты?

– А мне в лицей нужно, у нас совещание.

– А-а-а.

– Так что завтракаешь сегодня один.

– Жаль, – топчусь на одном месте, – я тогда поем и в зал.

– Оденься потеплее только, там минус тридцать.

– Ок. Ты же помнишь, что сегодня обещала меня отпустить на вечеринку…

– Помню, конечно. Иди. Только без приключений.

– Да я вообще ненадолго. Пару часов, вряд ли у меня хватит стойкости терпеть их всех больше.

– Зачем тогда идешь?

– Катька ж позвала, – пожимаю плечами. Не скажу же я, что это неплохой вариант еще раз перепихнуться с Куликовой и по-английски свалить домой.

– Она тебе нравится? – мама надкусывает печенье.